(c) Официальный сайт Александра Дольского - Dolsky.Ru
Версия для печати


Глава VII


1
Когда-то я писал легко про осень...
и в юности любил дожди и свежесть,
и месяц, о котором пел я — номер восемь,
терялся каждый год небрежно.
А нынче наслаждаюсь я любой погодой.
С годами понимаешь, как прекрасны
все дни, хоть пасмурны, хоть ясны,
любые ночи и любые небосводы.
Сентябрь прошёл зенит. Герои наши расстаются.
Она, немного опоздав, летит на два семестра
во Францию — жена, а не невеста,
и слёзы из очей, как мы привыкли, льются.
Они навек запомнят это расставанье —
разлуку первую, где души — пополам...
И если это чувство неизвестно нам,
должны мы сожалеть. Нескоро их свиданье.
Печальная мелодия звучит в сердцах у них,
что с юности я помню — боссанова для двоих.
2
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
3
Опять о свадьбе. Не случилось мне досуга
сказать — Сергей Иваныч был там не один.
Представил всем он делового друга —
приятный, молодой и умный господин.
С теченьем времени узнал его я близко.
Учёный и любитель бардовских аккордов,
он развивал теории Эйнштейна, Бора, Резерфорда,
в космической науке был большим специалистом.
И не было в судьбе его ни тёмного пятна,
ни одного нечестного поступка, не играл он в прятки
с властями, с совестью, не брал он взятки.
Таких не любит наша хитрая страна.
Привыкли мы, что деловые люди очень хватки.
Но в этом случае я видел исключенье.
Имеет этот факт немалое значенье
для общества и будущих порядков.
Он с Анной был давно уже знаком.
Отец его считал отличным женихом.
4
Судьба распорядилась по-другому.
И Алексей Петрович принял это, как закон.
Естественно, он в Анну был влюблён.
Сюжет простой, банальный, всем знакомый.
Но он философ был и понимал искусство,
и так Андрея он высóко оценил,
что не имел и ни желанья, и ни сил
испытывать к нему плохого чувства.
Он старше Анны был на двадцать лет.
Но молода была его наука —
фантастика, космическая скука,
глубокий государственный секрет.
Работала на Родину контора.
Перекупить его пытались, но безрезультатно.
Россию он из пропасти обратно
старался вытащить — в высокие просторы.
Я часто о стране моей нелестно говорю
лишь потому, что я её боготворю.

5

Супругам нашим оставалась почта.
Они воспользовались электронной связью,
телячьи нежности, раздумья и проказы
на мониторы каждый день долбя построчно.
Через два дня он улетел в Китай, в командировку,
на мастер-классы. В расписаньи улучив часок,
он делал в интернет-кафе бросок,
что было нелегко. Он проявлял сноровку.
И не теряя ни одной минуты,
садился он тотчас же за письмо.
Оно летело к ней самим-само,
нигде не застревая почему-то.
На нашей рукописной почте это непривычно.
И мы почти не придаём значенья,
когда письмá так долго ждём, что неприлично.
Хотя в последние года заметны улучшенья.
Затем печатали на принте письма эти
и берегли, как берегут игрушки дети.

6.
Анна. Париж
Расстались мы вчера, и вот в своей я келье
сижу одна и привыкаю, что тебя со мною нет.
Пью одиночества я нехмельное зелье,
как говорил когда-то и какой-то там поэт.
Особенно, наверно, будет трудно
мне первые недели от тебя вдали.
И вечера тянуться будут нудно...
Ты чаще мне пиши. Люби меня, хвали.
И передай моей мамане Марисанне,
что бриллиантовую брошь, подарок мне на свадьбу,
оставила я где-то там в её усадьбе,
в комоде палисандровом. А может, в ванне
она лежит на кромке, где шампунь.
Такие мелочи я не запоминаю.
Считаешь ты меня дотошной — знаю, знаю...
Но в смысле брюлек — я в разряде клунь.
Есть в жизни у меня единственная драгоценность —
твоей любви, души твоей нетленность
.
7. Андрей. Санкт-Петербург
Не нахожу себе я места, Анна...
Тоска такая у меня в груди.
Подумать страшно — сколько впереди
ночей холодных без тебя, желанной,
и дней без музыки речей виолончельных,
без тёплых губ, изящных нежных рук,
без споров наших, без гостей вечерних.
Как тяжело, когда уедет друг...
Марии Александровне я позвонил сейчас.
Она сказала, что нашла потерянный брилльянт.
У мамочки твоей есть удивительный талант —
поднимешь трубку и опустишь через час.
Сегодня её речь была о том, как мне питаться.
Про папу твоего сказала что-то гневно.
Тебя целует тыщу раз Наталия Сергевна.
О, как мне хочется в Париже оказаться!
Я без тебя ничто. Я жив едва-едва.
А что же будет через месяц или два?
8. Анна. Париж. Суасон
Вчера был трудный день. Коллоквиум, доклады
я пропустила. Долг мой — две недели.
С Люси работали мы, ничего весь день не ели.
И хорошо — в котомке её были шоколады.
Меня учёба затянула, достаётся мне немало.
Так легче без тебя. А то грущу, грущу.
Ты стал являться мне. Гляди — и я пущу
тебя когда-нибудь к себе под одеяло.
Пока ты не отчётлив, не наполнился теплом,
но вижу я тебя почти что каждый вечер.
Ты не завидуй мне. Твой облик сердце лечит.
Я попытаюсь научить тебя потом
воспринимать меня, как плоть, на расстояньи.
Жаль, что не можешь чувствовать себя со мной.
Когда ты настоящий, ты иной.
А это так, для утешения сознанья.
Привет Наташеньке. Тебе спокойной ночи.
Целую и люблю. Ты там кури не очень.
9. Андрей. Китай. Вейфанг
Мой город называется Вейфанг, моя родная.
Чудес здесь, милая, пожалуй, даже слишком.
Как сохранилась нравственность тут, я не понимаю.
Мои студенты — и девчонки, и мальчишки
от восемнадцати до двадцати двух лет —
наивные, послушные, как дети.
Грехов цивилизации здесь нет.
Мне, право, по душе порядки эти.
Шесть классов у меня, и в каждом до пятидесяти душ.
Перехожу из класса в класс минут на двадцать.
Мне их хватает, чтобы разобраться
почти что с каждым. Карандаш и тушь,
и акварель — здесь основные матерьялы.
Я их учу рисунку, композиции, штриху и перспективе.
Часов по десять в день пашу на этой ниве.
Ночами мёрзну. Попросил второе одеяло.
А интернет здесь четверть часа, треть юаня, по рублю.
Целую, Аннушка. Люблю.
10. Андрей. Китай. Шанхай
Позавчера покинул я Вейфанг. Сегодня я в Шанхае.
Все триста провожать меня явились на вокзал
и плакали. И на минуту я закрыл глаза,
чтоб удержаться. А потом они махали,
кричали мне во след, наверно, добрые слова.
Я сам, ей-Богу, не пустил слезу едва.
Учил их две недели и настолько к ним привык,
что стал душой дитя, как их примерный ученик.
В Шанхае начались мои гастроли. Здесь в огромном зале
две тысячи художников собрали.
И на глазах у них я маслом написал портрет
мужчины пожилого, может быть, шестидесяти лет,
и в полный рост. Холст — два на полтора.
Представь, мне аплодировали. Я сказал себе — Ура!
Вообще-то я боялся. Думал — это невозможно,
особенно на людях. Было мне тревожно,
но только первые примерно три минуты.
Потом исчезло ощущенье нервной смуты.
11. Андрей. Китай. Шанхай
Осталось пять недель — Шанхай, Тинанг, Пекин,
Синтаун. Слава Богу, буду ездить не один.
Продюсер Вень Хуа учился в нашей репинской конторе.
Меня сопровождает он. И в русском разговоре
его порою удаётся мне понять,
когда переспрошу его раз пять.
Он бизнесмен. Не пишет он уже давно.
Зато считать юани правильно ему весьма дано.
Я — Буратино, он, конечно, Карабас.
Забыл сказать, на видео записывают мастер-класс,
чтоб реализм русский по всему Китаю
распространить затем. Я это понимаю.
Я в Питере волшебному китайскому письму
по шёлку тушью обучался. Пробовал и на бумаге.
Художник должен собирать и сохранять, подобно скряге,
искусство Мира, что несёт раскрепощение уму.
Здесь интересно. О тебе не забываю ни на миг.
Жить без тебя я отрицательно отвык.
12. Анна. Париж. Сен-Кантен
Между нами людей — миллионов семьсот,
Алтынтаг, острова и заливы,
крокодилы, орлы, голубой бегемот,
пиццы, вина, колбасы, оливы,
страны Балтии, Бельгия, Евросоюз,
Ницца, Льеж, проститутки, отели
и Париж, уронивший созвездие Муз
до Малевича и до панели,
эссеисты, поэты читающих стран,
мудрецы до Гессе от Ликурга,
самолёты, бомбившие южных славян
и опасные для Петербурга,
пароходы, наркотики, мафия, перст
в изумрудном кольце Иоанна,
пляжи, бары, бульвары — ещё много мест,
где любили бы мы неустанно,
если б Глас не шептал непрестанно,
что нести мы должны нами избранный крест.
13. Андрей. Китай. Тинанг
Как наши деды писали — «Когда запылает Аврора»,
и на плечо твоё ляжет оранжевый блик,
выйду из рук твоих, как из святого притвора
снова в языческий послепасхальный семик.
Вдох — и желанье проститься до вечера тихо и скоро.
Выдох — «Ну, здравствуй!» О, как же любим этот лик.
Днём показалось — что до безразличья привык.
Вечером хочется слов, интонаций без спора.
Утром опять красоты твоей сладок родник.
Я, как должник, помню каждый подаренный миг.
Пишем любовь нашу мы сразу на чистовик.
Чтобы совсем позабыть оба слова — разлука и ссора,
я ухожу от неточной строки, от лукавого взора.
Скромен мой мир в твоей жизни. В Европе — Андорра
большую площадь имеет. Не сварен наш стык.
Дышит пространство любви между нами, летает опора.
И хорошо, что читаются точки внутри разговора,
но не в конце. И что я к этой чаше приник.
14. Анна. Париж. Пуаси
Я оскорбилась письмом твоим. Это кокетство,
то, что в душе моей место своё принижаешь.
Этого ты не хотел, и, надеюсь, что соображаешь,
но выбираешь сейчас недостойное средство.
Ладно, скажу — ты во мне занимаешь пространство
всё. А оно велико и (ура!) непустынно.
Если б ты смог написать моей сути картину,
то написал бы Любовь, Мастерство, хулиганство.
Есть там и нечто другое — постель и короткие ночи,
тело твоё, без которого я иногда становлюсь сумасшедшей.
Близость тогда представляется мне безвозвратно прошедшей.
Как расставания делают жизнь и темней, и короче!
Хочешь, тебе изменю, а потом исступлённо покаюсь.
Буду тебя умолять о прощеньи, скажу — «Это было ошибкой»,
вспомню Андорру в Европе и с хитрой улыбкой,
чтоб устоять ты не смог, я, как кошка, к тебе приласкаюсь.
Но, к сожалению, нет никого в этом мире, кто смог бы занять,
кроме тебя, моё сердце и мне подарить благодать.
15, 16
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
17. Авторский текст
Когда октябрь прохладными ветрами
осыплет золотые тополя
и, разродясь чудесными дарами,
до будущей весны уснут поля,
вода седых небес с печалью леса
сольются в мелком кружеве сетей,
у Солнца исчезают интересы
к Земле и меньше праздничных затей.
Ещё порой, как отголосок лета,
с неярким небом тёплый день мелькнёт.
Но в петербургских окнах меньше света,
и больше олова в отливе невских вод.
Постигнуть осень наспех невозможно.
Великое не терпит суеты.
И если жизнь порой казалась сложной,
так это всё от нашей простоты.
Мне в октябре воздушно и тревожно.
Я обретаю новые черты.
18
Пока Андрей и Анна в переписке,
из Петербурга еду я в Казань.
Потом до Красноярска путь неблизкий,
Москва, Саратов, Новгород, Рязань.
Так изменилось всё. Сейчас апартаменты
заметно чище, в ванной арматура
блестит. Проникла европейская культура
в наш быт. Но скифская натура
без изменения осталась. Отношенья
по-прежнему на уровне колен.
У нас товар всегда без перемен,
хотя кривая цен своё движенье
стремит наверх. И темп её хорош.
Цена растёт и дешевеет грош,
не дорожает вежливая честность
и мало стоит честная известность.
В казне российской прячется коварство —
чем больше денег, тем беднее государство.
19
Октябрь — лучший месяц для поездок.
Ещё в крови играют витамины,
ещё усталость не согнула спины,
и ветер свеж, и дождь не очень резок.
И пальцы лёгкие в сетях аппликатуры,
как бабочки, порхают по ладам,
стихи плывут по прожитым годам,
пронизывая плоть родной культуры.
И лучшее, что я в себя вобрал
из книг, людей, Природы, веры в Бога,
я из души бессмертного чертога
переливаю в благодарный зал.
И в теплоте ответного потока
живу, как птица в выси голубой,
лечу над Миром, над самим собой
и забываю быт, приметы срока,
что мне отпущен в этой вышине
не по моей заслуге и вине.
20
Из переписки Анны и Андрея
я выбираю только несколько процентов —
суть смысловых и нравственных акцентов,
чтоб повесть мне закончить поскорее,
поскольку много милых пустячков
в их письмах, целиком их излагать
нет мне резона. Хочется понять
побольше о душе при минимуме слов.
Из писем Анны социальные мотивы
я выделил, как некий феномен,
печаль от происшедших перемен,
что делают Россию несчастливой.
Андрей, как правило, раздумчив и лиричен,
и больше погружён в искусства дивный мир,
хотя по-своему практичен, и трагичен,
и изощрён в словах, как ювелир.
Писать любимому — обязанность святая.
Они и пишут, и по многу раз читают.
21. Анна. Париж. Пуаси
Я Питер вспоминаю каждый день.
На нём лежит Европы старой тень.
Прошли века жестокого ученья.
Невежество исчезло, как болезнь.
Европа всё разучивает песнь,
где вычеркнуто — ложь, война, мученье.
Средневековье исподволь и грязно
в России возвратилось в города.
Бандиты, побирушки, наркота...
Убитые легко, однообразно
в своих подъездах — доктора, профессора,
евреи, улетевшие на встречу
с тенями предков — тягою из печи
взлетевших в небо, злая детвора,
что продаёт тела свои прохожим,
безграмотных писателей толпа,
вокруг Александрийского столпа
расположившая свои тома и рожи.
22
Идёт торговля ложью, телом, кровью.
Романтика, война, средневековье...
И только нежность и предчувствие исчезновенья
дают нам жизнь пройти с любовью и терпеньем.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

23. Андрей. Китай. Пекин
Нет ценности выше, чем нежности стаж.
Хранить его нужно, как что?.. нет сравненья.
А жизнь без тебя, как фальшивое пенье,
как строфы без рифм, без природы пейзаж.
Так славно придумал Всевышний, балуя,
найдя очертание бёдер и губ...
Ты помнишь, как кровь от того поцелуя
казалась нам сладкой? Но был я не груб.
Я просто ещё не рассчитывал силу
объятий, и ласки мои были очень просты.
А ты в первый раз эту радость вкусила,
но быстро училась любви. И прости,
что я в вожделеньи от страсти и жажды
усилие ласки не мог осознать.
Поспешным, неловким я был не однажды.
И ты, как богиня, прощала опять.
Прости, что со временем стал я другой.
Коснись меня тёплой, надёжной рукой.
24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

33. Анна. Париж
Сегодня я Кьеркегора читала
на датском «Euten-ellen» — «Или-или».
Подумала — «О, как давно всё это было
написано». Потом, представь, мечтала.
Какими неизвестными словами
сегодняшние дни определит
далёкий разум и, качая головами,
осудит нас неведомый синклит..,
и как грехи и радости планеты
через века прочтёт археолóг,
как обозначит разума приметы
и как определит мой лёгкий слог..,
и будут ли метафоры понятны
живущим с нашей кровью существам,
параграфы законов адекватны
сегодняшним несбыточным правам —
так хочется узнать. Невероятно!
Хотя, по сути, безразлично нам.

34
Целую и люблю. Студентка Анна.
Пиши почаще, хоть о чём и постоянно.

35. Андрей. Санкт-Петербург
Я понял твой божественный секрет —
ты милосердна раз и навсегда.
Чтоб не обидеть, ты не скажешь — нет,
но чтоб не сдаться, не добавишь — да.
Из мира, что вокруг тебя витает,
ты понимаешь только светлые тона.
Дорога к людям у тебя всегда святая,
и не лежит на совести вина.
Не позволяешь при себе злословить,
хотя горазда на горячее словцо,
и часто посторонних суесловий
являешься старательным ловцом.
Твои глаза не пропускают жестов
неискренних, а уши — оговорок.
Ты можешь быть Христовою невестой
и знатоком трущоб или задворок.
Тебе и Лувр уютен, и пригорок.
Тебя чертёнок вылепил из ангельского теста.
36. Анна. Париж
Ноябрь кончается. Сессия близко.
Ты куришь, мой милый. В Китае привык.
Я вижу на фото худущий твой лик.
При мне ты не сможешь курить — это низко.
Любимый, ты дай непременно мне слово
забыть эти стружки в бумажной коре.
Беременна я. Прилечу в январе.
Я думаю, где-то шестого, седьмого.
Каникулы будут всего две недели.
Какая тоска — без тебя белый свет!
Мне даже подруги мои надоели.
И это впервые за несколько лет.
Они деликатны, внимательны, тонки,
они взбаламутили весь факультет.
Готовят мне завтрак, приносят обед.
И парни со мною нежны, как девчонки.
Ну, в общем, живу, как владелица душ.
Мне это приятно, но нужен мне муж.
37. Андрей. Санкт-Петербург
Анюта! Сегодня я ночью не спал.
Боялся — от счастья сойду я с ума.
Мамашка твоя прикатила сама,
устроила нам, как у Воланда, бал.
Добра и умна твоя мама, Анюта.
Какой же чудак деловой твой отец...
Он должен опять с ней пойти под венец.
Но, правда, не хочет она почему-то.
Пыталась меня научить па-де-катру.
Потом пили чай мы и ели пирог,
на «девочка-мальчик» играли мы в карты.
И были стихи — Чичибабин и Блок.
Наташа внесла диссонанс и минор,
читая стихи этих славных поэтов.
Затем обсуждали мы сны и приметы
и был о тебе до утра разговор,
о том, кто в тебе появился, о нём.
Все трое тебя мы целуем и ждём.
38. От автора. Счастье, Время и Кто-то
Как Счастье устроено странно...
Когда нас оно вспоминает,
то Время спешит постоянно.
Ах, как это редко бывает!
Свои и дела, и заботы
вдруг Кто-то для нас забывает.
И дарит нам Время тот Кто-то.
Ах, как это редко бывает!
Тот Кто-то грустит и смеётся,
про жизнь говорит, про погоду.
И за день нам с ним удаётся,
что раньше тянулось по году.
А Время несётся, несётся...
Умчится и Время и Кто-то,
кто дорог нам стал почему-то,
и новая будет забота —
считать и года, и минуты
тебе и Кому-то, Кому-то...
39
Там где-то, в дали беспредметной
и нам неизвестной, покуда
живёт никому не заметный
и пьёт из красивой посуды
за те времена, что когда-то
был с нами и весел, и грустен.
А нынче Судьба виновата —
никак его к нам не отпустит.
Но в памяти живы мгновенья,
что жизнь нам порой посылает.
Они не подвластны забвенью...
Ах, как это редко бывает!
И всё-таки Кто-то вернётся
к тому, кто грустит и вздыхает.
И Время другое начнётся...
Ах, как это редко бывает!
Так Счастье устроено странно —
в нём Время спешит постоянно.
40. Наши дни и Русское Слово
В эти дни, в эти серые годы
после рабства и мёртвых стихов
ничего нет прекрасней Природы
и простейших любовных грехов...
Нет надёжнее Русского Слова —
вдохновений моих праотцов.
Пусть веками искусства полова
забавляет элиту глупцов.
Богатей разорится и рухнет,
но нигде он не купит билет,
чтоб зайти в тесноту старой кухни
и услышать изящный сонет,
чтоб увидеть, как в бедной одежде
гениальные люди сидят,
в размышленьях о слове, как прежде,
с полуслога поняв полувзгляд,
принимая, закрыв свои вежды,
друг от друга рифмованный клад.
41
Мой народ, ослеплённый убранством,
макияжем певцов и певиц
и фальшивым культурным пространством,
не читавший заветных страниц,
наделённый и зреньем, и слухом —
помолись за Словесность Руси,
за хранителей Слова и Духа,
и пожить их подольше проси.
Какая истина в очах,
когда бессонными ночами
светится книга, как очаг,
святыми вечными лучами!
Смотри, как слово у поэта
размещено, обрамлено...
И возле сердца так согрето,
что жжёт до слёз глаза оно.
Открой хранилище судеб,
где текст по запаху и вкусу,
как древневыпеченный хлеб,
раздаренный народу Иисусом.
42. Жизнь, как Благая Весть
Скуден вечный рацион — хлеб, вода и сыр,
лай собак со всех сторон и вороний пир.
Музыкант, играй, играй. Отлетев от рук,
в недоступный боли край переносит звук.
Не жалей, поэт, времён, улетевших прочь,
если ты обременён словом в эту ночь.
Нет богатств дороже тех, что в твоих стихах,
если слиты Свет и Грех в строфах, как в годах.
Живописец, не спеши продавать свой труд.
Это часть твоей души, Вечности этюд.
Полюби убогий быт и на Небесах
будешь тихим светом сыт, пульсом на басах.
Береги свою пыльцу у тончайших крыл.
Мир узнает по лицу, кто полёт открыл.
Помнишь лета синий дым?.. И в тени берёз
светлым голосом своим Ангел произнёс
«Время несёт жизнь, словно Весть.
Это и всё, что есть».


 

А. Дольский

Возврат на страницу: Глава VII