(c) Официальный сайт Александра Дольского - Dolsky.Ru
Версия для печати


ХЕЛЛО, ЛУИС!

Как будто истины простые -
отдельно классика и джаз
живут и увлекают нас,
и там, и тут свои святые,
и там, и тут свои секреты,
свои гармония и лад,
и нет для музыки преград,
она звучит везде по свету,
и нет запретов и законов ...
Но только джаз у нас в загоне -
об этом многие скорбят.
А потому эрзацы рока
так изучаются глубоко
и преподносятся любя.
2
И преподносятся любя,
и сочиняются с охотой
такие пьесы, что тебя
отталкивали, как болото.
Набор аккордов и секвенций,
и все один и тот же септ
и штатно преданный адепт
наврет сто раз на пять каденций.
По-англомански все мотивы
так рассопливит в переливах,
что не в ушах, в носу свербят.
Не за свое берутся дяди ...
Прости, прости их, Бога ради,
прости незнающих себя!
3
Прости незнающих себя,
своих истоков и напевов -
они глупы или неспелы
и, в музыке себя губя,
они ей отдают все соки,
так ты когда-то в хонки-тонке
не ведая идеи высоких,
пел хрипло и играл так звонко,
что даже Дейзи-маргаритка
почуяла, что сыплешь слитки
ты неграм в головы пустые.
Там было ясно каждой девке,
что ты играл СВОИ попевки,
не огорчайся и прости их.
4
Не огорчайся и прости их ...
и нас прости — для нас галопы
и те сложны, хотя синкопы
в них доморощенно простые.
Тем более — писатель главный,
превозносивший альбатроса,
печаль голодных блюзов славных
охаял музыкой для толстых.
Его великих заблуждений
не разделил народа гений -
ты, как Шаляпин, здешний житель,
и здесь у нас в краях суровых
поешь теперь под каждым кровом,
ты - контрапункта тормошитель.
5
Ах, контрапункта тормошитель,
как обалдел король Оливер,
когда ты юный и счастливый
играл с ним, зодчий-разрушитель!
Да, у тебя и герцог Бейси,
и Майкл и Стиви, и Рей Чарльз
учились — это как ни бейся -
играть, и мыслить, и рычать.
Твоя нелегкая фортуна
влекла Колтрейна, Пэта Буна,
японских юношей «Дак-Дакс».
А Элла - гений, свет поэтов
не раз тебя помянет в скэтах.
О консерватор и левак!
6
Ты, консерватор и левак, -
вокал в басах, труба до писка,
а интонация так близко
подходит к ноте, но никак
не завершится попаданьем,
и этот свинг, и этот кач,
и этот хрип, и этот плач -
грань вознесенья и страданья.
Холодный джаз, би-боп, джаз-рок
вели потом свон бов,
но был всегда над ними бог,
по имени Армстронг Луи, -
горячей музыки вершитель,
страны Мажор великий житель.
7
Страны Мажор великий житель,
пройдя дороги нищеты,
достиг вершины! Не просты
пути в парнасскую обитель.
И негритянка, джине латая,
вздохнет, лоскутик теребя:
— У Сачмо глотка золотая
и золотистая труба!
Ты джазоманов знал ораву,
ты видел и плевки, и славу,
прошел ты сотни передряг.
Как всякий истинный художник,
ты - бог в работе и сапожник -
счастливейший из всех бродяг.
8
Счастливейший из всех бродяг,
почтивший клан миллионеров,
ты на перо Аполлинера
не мог попасть, увы, бедняк!
Уж он бы втиснул в «Алкоголи»
душ безглагольные мозоли
и ритмы рваные до боли
и сочинил бы поневоле
такой тебе верлибр для блюза,
чтоб ты, прижав тромпето юзом,
свой лучший блюз на мир обрушил.
Уж он-то знал людей и страсти,
все их тональности и масти
и как изменчивы их души.
9
О, как изменчивы их души!
Легко таким, как Мекки Нож,
для них и правдой сделать ложь,
и обработать, словно туши.
Но Мекки плюнул бы на бошей
коричневых, как негра глаз,
когда бы знал, что за три гроша
Брехт купит голос твой и джаз.
Прошли года, и вот уж смело
В Берлине Элла Вейля пела,
Превер мурлыкал на Бюси.
Быть может, с нежностью вселенской
в Москве скрежещет Вознесенский -
их очень просто искусить.
10
Их очень просто искусить ...
Поэты — липкая бумага,
и каждый копит, словно скряга,
напевы скромные Руси,
чтобы затем их воскресить
по мере сил и дарованья,
тому, что пел когда-то ваня,
вернуть азы очарованья.
Соленые, как огурцы,
частушки, поговорки, плачи
берут поэты за примеры.
Поэты — лучшие бойцы,
(не все), их трудно одурачить,
переманить из веры в веру.
11
Переманить из веры в веру,
от лаптя в европейский дом,
чтоб критик, правящий потом,
пенял тебе своей химерой.
Легко не всякого. Я с жаром
читал Уитмена, Превера,
Бодлера, Байрона, Ронсара.
За что наказан был примерно.
И потому я намекаю,
что с блюзом вещь совсем другая -
меня с ним связывает Пушкин.
Джазист, тебе трезвонят в уши
в прямом отходе от частушек,
а ты им время дай послушать.
12
А ты им время дай послушать -
труби в свой золотой рожок,
как черный лаковый божок,
и обольщай наивных души.
Пусть жизнь им кажется игрою
под лень печалей блюзовых,
и даже горький блюз порою
переполняет счастьем их.
И ты трубил в Карнеги Холле,
и мчал сердца их поневоле
горючей музыки бензин.
Казалось им — они в Эдеме,
и слышал чистильщик в Гарлеме -
наш век звенит, как клавесин.
13
Наш век звенит, как клавесин,
построенный в далекой Дикси ...
Пора снести его за киксы
в комиссионный магазин.
А рок в мажоре и в миноре
нас силой звука удивит ...
Забыт оркестр Кида Ори
и старых инструментов вид.
Задолбленные вдрызг, в запале
иные клавиши запали,
и в струнах ржавчины каверны.
Играя «Боже, нас спаси!»,
наш век трещит, как клавесин,
настроенный давно и скверно.
14
Настроенный давно и скверно
педальный рог сменен на «помпу».
У северян покрепче нервы,
и то тебя встречали с помпой.
Волшебник, как же он играет!
Губитель, как же он поет!
Недаром выдумка о рае
вочеловечила полет.
У нас есть тоже гений хриплый,
он не поет - творит молитвы,
немузыкальные, густые.
Он в хохоте утопит скуку,
поведает и боль, и муку,
как будто истины простые.
15
Как будто истины простые -
и преподносятся любя ...
Прости незнающих себя,
не огорчайся и прости их -
ты — контрапункта тормошитель,
и консерватор, и левак,
страны Мажор великий житель,
счастливейший из всех бродяг.
Ах, как изменчивы их души -
их очень просто искусить,
переманить из веры в веру.
А ты им время дай послушать ...
Наш век звенит, как клавесин,
настроенный давно и скверно.

1970-86

А. Дольский

Возврат на страницу: ХЕЛЛО, ЛУИС!